Павел любил поезда. Больше всего ему нравилось ощущение безвременья, когда под перестук колес и разговор с очередным попутчиком, некая сила тянула его в пункт назначения. В этот раз ему мучительно хотелось дернуть стоп-кран и спрыгнуть, как есть, в майке, трениках и шлепанцах, в пушистый декабрьский снег.
Павел работал директором достаточно крупной фирмы, и одним из условий контракта было то, что в командировки он отправляется только на поезде. Причем только в СВ (спальном вагоне), где купе рассчитаны на двух пассажиров. Его соседом оказался крупный мужчина, который, даже не сняв пуховик, уселся напротив и спросил, хитро улыбаясь:
— Вы знаете, почему на стенах старых домов в Москве есть пояса?
— Пояса?
Сосед встал, сбросил пуховик, явив внушительный живот, и представился:
— Николай!
— Павел!
И понеслось. Николай поведал о теории Великого Потопа, который, на самом деле был не черт знает когда, а в прошлом веке. Когда вода ушла, то оставшийся слой глины заполнил первые этажи домов, и пришлось надстраивать один, а то и два этажа, поднимая крыши, а для усиления делать «пояса», которые мы и видим. Но от нас это скрывают, специально придумав историю Европы, ее «культурность» и «научность», хотя на самом деле все пошло от русских.
— У меня на все своя теория есть! — Николай гордо и свысока глянул на Павла. — Вот, к примеру, оппозиция Сталина обсирает, а он великим был, страну построил, в войне победил!
— Какая оппозиция? — Баширов внимательно посмотрел в глаза собеседнику. — А страну, кстати, народ построил за пайку лагерную и в войне победил — ни одной семьи без похоронок не осталось.
— А у меня вот никто не сидел! — гордо отчеканил Николай, отирая пот со лба. — Все работали, а не болтали! Болтунам — самое место в лагере.
— Слышь, Коля! — прошипел Павел, сузив глаза. — У меня папа червонец отмотал в УралЛаге! Следи за тем, что говоришь!
— Я же не про вашего папу, дай бог ему здоровья! — по-бабьи всплеснул рукам Николай и внимательно посмотрел на Баширова, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего.
— Папы нет уже двадцать лет!
— Ну, значит, царствие ему небесное! Он хороший был человек, а остальные — болтуны, вредители и шпионы!
Поезд затормозил, от толчка Николай, зацепившись рукой за столик, неуклюже осел на свою «шконку». Павел, чуть качнувшись, открыл дверь купе и вышел в коридор — ему мучительно захотелось глотнуть чистого морозного воздуха. На перроне он увидел людей, которые, втянув головы в плечи, шли в полупоклоне против ветра, бросавшего в них кружащиеся снежные мячики. И тогда показалось ему, что видит он зону и зеков, которые, согнувшись, идут с лесозаготовок в сторону бараков, а вологодский конвой, в малахаях, тулупах и валенках, нехотя сдерживает срывающихся с лая на визг овчарок.
Когда поезд нехотя тронулся, подрагивая и поскрипывая, Павел заглянул к улыбчивой проводнице и положил перед ней пятитысячную:
— Милая, как бы мне от погани этой отселиться в другое купе? Есть свободные?
— Да есть, есть места! — защебетала проводница. — А с виду приличный человек!
Баширов сидел в тихом одиночестве. Снег за окном пустился в пляс, торжествуя и празднуя свою абсолютную победу. Он засыпал все сказанное Николаем, и его слова окончательно потеряли смысл. Они распались на буквы, из которых по весне кто-то сможет сложить красивую песню о любви и свободе.