25.09.2017 17:05:00Эх, молодость!

Я не люблю татуировки. Особенно у женщин. То есть я понимаю татуированных зеков, тем более что у них, как правило, татуировка имеет смысл и предназначение. А все эти розочки, иероглифы, бабочки и пантеры кажутся мне конъюнктурной пошлостью и безвкусицей. Птички мне тоже не нравятся.

Дочка сделала на спине татуировку птички, что, собственно я и обнаружил на пляже благословенного турецкого берега.

— Тааааак! Это что? — спросил я, глядя поверх ее головы на переливающийся зеленый ковер.

— Море, — философски ответила она.

— Нет! — я начал горячиться.  — Вот это животное у тебя на спине?

— Папуль, это маленькая птичка, а не животное.

— И зачем здесь эта птичка?

Она молча стала собирать в пучок свои густые и волнистые волосы.

***

— Ну! И что мы будем делать с вашими патлами? — Ирина Павловна строго смотрела на нас. — Я же сказала, что до уроков в таком виде не допущу! Сколько раз можно предупреждать!

Мы с Михой Лягиным, моим одноклассником и закадычным дружком, молча смотрели на Камею. Ирина Павловна, завуч по воспитательной работе, была женщиной суровой и основательной. Строгий костюм, минимум макияжа, прическа «бабетта». У нее был пронзительный взгляд и голос, от которого хотелось заткнуть уши, втянув голову в плечи. Так как пуговицы не всегда выдерживали напор ее груди, она носила на блузке брошь с камеей.

Кстати, грудь у Ирины Павловны была что надо!

Шел одна тысяча девятьсот семьдесят седьмой год, мы, девятиклассники, бредили «Битлз», брюками клеш и женщинами с фигурой Мэрилин Монро. Правда, Миха больше обращал внимание на филейную часть, а я на грудь.

— Шагом марш в парикмахерскую! Совсем распустились! И чтобы завтра с родителями пришли! — Ирина Павловна презрительно повернулась к нам спиной, давая понять, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Когда она строевым шагом направилась к очередной жертве (Танька Смирнова пришла без сменной обуви), Миха уважительно проводил ее взглядом чуть ниже поясницы.

— Вот ви кен ду, Майкл? — спросил я его.

Вообще мы с ним были в отрицалове. Отрастили длинные волосы, забили на школьную форму и препирались с учителями. С умниками из числа учащихся проблем не было, — к девятому классу Миха весил девяносто кило, а его кулак был размером с мою голову. С преподавательским составом было сложнее. Нам симпатизировали только молодой учитель истории Борис Семенович Духов и литераторша Тамара Сергеевна Сухова (у которой тоже была достойная грудь!). Учитывая то, что Миха шел на золотую медаль, нас по нынешним временам можно было бы считать оппозицией.

— Пошли в парикмахерскую, — тяжело вздохнув, мой друг двинулся в сторону выхода, а я уныло поплелся за ним.

В парикмахерской номер пятнадцать пахло потом и тройным одеколоном.

— Диман, есть сорок копеек на «молодежную»? — озабоченно спросил Миха, шаря по карманам.

Я посмотрел на свежевыкрашенные зеленые стены, на несвежие пеньюары, обернутые вокруг покрасневших шей, на сосредоточенных женщин с ярко накрашенными губами…

— Майкл, а давай «под ноль»? И нос всем утрем, и дешевле!

— Давай, Диман! Понтово!

За окном плыли по небу нежные кудрявые облака, а мои прекрасные кудри падали рядом с креслом, как осенние листья.

***

«Мои волосы!» — удовлетворенно подумал я, глядя на дочь.

— Понимаешь, папуль, — взгляд ее был серьезен и сосредоточен.  — Мне очень хотелось татуировку, очень-очень.

— Ладно, — сказал я, видимо, разомлев под ласковыми солнечными лучами, — только обещай, что больше татуировок не будет!

Она подошла ко мне, обняла и прошептала на ухо: «Конечно, папочка, только еще лев, у которого на ухе сидит эта птичка. Я же Лев по гороскопу!»