20.04.2014 10:33:00Первый семейный выход в Париж

    Мне нравятся маленькие парижские гостиницы — их винтовые лестницы, ступени, покрытые коврами, лифты, в которые никогда не поместился бы, к примеру, мой товарищ Дмитрий Быков.

    Мы жили на шестом этаже, и наши дети неизменно поднимались к себе в номер пешком. В лифте поднимался папа. Сначала лифт торжественно спускался в течение пары минут, даже если находился всего этажом выше, а потом так же медленно полз вверх. Можно многое понять до своего этажа. Из лифта я слышал голоса детей, которые уже весело прыгали по своим кроватям. Они бы прыгали по полу, но во французских номерах помещаются фактически только кровати и маленькие столики. Вошел в номер — упал на кровать, лежи смирно. Можно взять карандаш со столика. Можно положить карандаш обратно на столик. Примерно такая амплитуда движений предусмотрена. Больше и не надо: когда мы уставали лежать — мы поднимались и шли.

    Например, каждое утро мы выходили из дома и двигались в сторону Сены. Мы с любимой и трое детей. Я впереди — держу дочку за руку. Жена следом, о нее трется младший сын, неугомонный и улыбчивый. Старший сын, фотоаппарат на плече, завершает наше шествие. Мы нарочито петляли по разным улочкам, но неизменно выходили к собору Парижской Богоматери. Он стоял на своем островке, удивительный и прекрасный, с какой стороны ни зайди.

    Мы завтракали с видом на собор. За неделю дети перепробовали все попавшиеся им десерты. Старший самозабвенно употреблял луковый суп. Я тоже люблю луковый суп. В России нет такого супа. Видимо, потому, что нет такого лука. А если найдешь подобный лук — где разыщешь подходящий Нотр-Дам-де-Пари. Не будешь же есть луковый суп с видом на собор Александра Невского. Хотя…

    Париж простой, там сложно заблудиться. Можно просто идти вдоль реки, поймешь очень многое. Встретишь Лувр, железных вздыбленных животных, обладающих огромным животным достоинством, поймешь, что лучший мост в Париже подарил французам русский царь…

    По Сене плывут кораблики. Сена стала чище. Если идти по левому берегу, то Эйфелевой башни не видно совсем. Если по правому — видно. Но только если по самому берегу — едва сворачиваешь в ближайшую улочку, и башня тоже исчезает из виду. К Эйфелевой мы шли по левому, Эйфелева башня появилась из-за угла, метров за двести — а еще говорят, что ее видно из любого парижского угла. Как же! — ее всегда видно только с другой Эйфелевой башни.

    На башню была огромная очередь: мало кто хотел идти пешком, все предпочитали лифты. Я был в Париже раз, наверное, уже двенадцатый — но ни разу нарочно не поднимался на Эйфелеву — все ждал, когда смогу привести семью, чтоб подняться вместе с ними. Вот дождался. Лифт нам в отеле надоел, и мы пошли пешком. О, это была работа. Лично мне уже ступеней через двести расхотелось идти. Ну, в общем, дошли до первой площадки, оценили виды и отправились на вторую — дети впереди нас, бегом: они в гостинице прошли тренировку.

    Вторая площадка — это семьсот ступеней, Париж оттуда видно идеально, зато ветрено, как на Северном полюсе. «А где Елисейские поля?» — «Елисейские поля? Да вот же. У самых ног». Надышались французским ветром.

    В Лувр я тоже не ходил из того же принципа: как можно чему-то радоваться без жены и детей. Самое большее, что я могу себе позволить без них, — это луковый суп. Чтоб потом знать, в каком кафе лучше всего пообедать.

    Впрочем, в этом направлении меня спокойно обставила жена. В принципе, я уже имел представление, где в Париже хорошо кормят — но перед самым Лувром мы по предложению жены зашли в какое-то совершенно невзрачное заведение, с незаметным названием. Характерно, что перед этим заведением даже стульев не было выставлено на улице, как перед большинством французских кафе — чтоб люди могли выпить чашечку кофе и покурить на улице, потому что в помещениях там никак нельзя. В общем, мы зашли и увидели там двух-трех посетителей, по виду — явно не туристов. Через несколько минут я понял, что это кто-то вроде французских банкиров, традиционно имеющих ланч в данном заведении. Они осмотрели нас несколько иронично, да и персонал встретил нас без особого воодушевления, сразу поняв, что наш шумный табор прибыл издалека. Но не выгонять же.

    Меню оказалось куцее, никаких тебе излишеств, но мы решили больше никуда не ходить и питаться тем, что предлагают. Ну, тут-то мы и узнали, что такое настоящая французская кухня для своих. Это было так изысканно, так точно, так безупречно, что я даже не рискну описывать наш обед. Лучше при случае покажу, где располагается кафе: пять минут от Эйфелевой, на углу. Характерный момент: молодой официант, когда я спросил у него водки, долго не мог понять, куда мне ее налить и зачем, собственно: настоящие французы водку пьют только в качестве ингредиента в коктейле… Но главный ему все объяснил.

    Думаю, это не единственное подобное заведение в Париже — но они так ловко прячутся на небольших улочках, в трех шагах от туристических маршрутов, что эти места надо знать и заучивать специально.

    Лувр, как вы догадываетесь, оказался натурально необъятен, и если есть желание побывать там во всех залах, то лучше всего передвигаться на велосипеде. Но мы все-таки дошли к Джоконде. Джоконда нам понравилась. В целом же мировое искусство в такой концентрации через четыре часа дает тебе ощущение, схожее с тем, как если бы тебя посадили на карусель внутри нескольких, в основном библейских, сюжетов — ярких, как правило, кровавых, пронзительных, тяжелых — и начали бы раскручивать с неимоверной скоростью. Спасибо, выручали голландцы с их рыбой, с их умиротворяющими пейзажами. За четыре часа я четыреста раз увидел, как распинают Христа — это, знаете ли, не так просто. Но, естественно, на другое утро захотелось в Лувр вернуться.

    Я давно заметил, что в Париже можно прожить, к примеру, неделю и всю неделю ходить в одно и то же место. Допустим, к базилике Сакре-Кер. А оттуда спускаться на плас Пигаль. Никогда не надоест. А можно просто идти и понимать, что при всем том что Париж небольшой — за час можно пройти слева направо и еще за полтора снизу вверх, — он совершенно неисчерпаемый. Идеально — постараться потерять все ориентиры и пойти вглубь, в сторону, потом в другую и выйти неведомо куда, и вдруг понять, что этого храма ты никогда не видел, хотя, казалось бы, обошел этот город десятки раз.

    Париж, старина Хэм прав, конечно же, праздник — что бы ни случилось. Просто пока я приезжал туда один — он был для меня как отложенный праздник. Я давно уже разучился — или, скорей, никогда не умел — радоваться в одиночку. Поэтому всякий раз, когда я шел по этим улицам в былые года — я думал: а вот это я покажу Маше. А вот здесь я расскажу одну историю Глебу. А вот сюда я Кирочку подсажу. Теперь сбылось: показал, рассказал, подсадил. Единственная проблема: никто не насытился и просятся обратно.

    Подождите, я разведал много других мест на Земле, дети мои. Там нас дожидаются мои следы, мои зарубки на деревьях и мои любимые виды. «Зря ли я столько лет партизанил», как спел однажды Высоцкий. Он, потом, правда, эту строчку исправил.

    …Ничего удивительного в Париже с нами не случилось, если не считать того, что на сквозняках Эйфелевой башни мы ужасно простудились. Утром встали, а у Киры температура 39 и 4 и вообще нет голоса. Только шип и мимика. Как зомби, мы с женой дошли до аптеки, выяснили, что антибиотиков тут без рецепта не продают, взяли какие-то дешевые, за копейки, сиропы и вернулись в номера. Выпили и упали без сил. По всему было ясно, что домой мы поедем на скорой помощи. С такой температурой дети не имеют привычку выздоравливать немедленно. Однако утром все встали совершенно здоровые и полные сил. Париж выманил.

    Сны продолжились наяву.