22.10.2015 17:08:00Жизнь некстати: о спектакле по пьесе М. Горького «Последние» в постановке Московского академического театра имени В. Маяковского

21 октября, в шестой день работы VII Российского театрального фестиваля имени М. Горького «Максим Горький и его эпоха» на сцене Нижегородского театра драмы выступил Московский академический театр имени Владимира Маяковского. Легендарный театр представил зрителям свою версию пьесы Максима Горького «Последние» в постановке молодого режиссера Никиты Кобелева.

То, что это именно версия, понятно уже по определению жанра, который вывел режиссер: «трагический балаган». Именно эта лаконичная формулировка стала определяющей и во взаимоотношениях героев, и в актерской подаче, и в художественном оформлении.

Белые стены, которые постоянно двигаются, видоизменяя пространство сцены от акта акту, служат не только для смены расположения декораций. Они несут в себе атмосферу временности, нестабильности и зыбкости, свойственной настроению далекого 1905 года, времени написания пьесы, которая так понятна нам, современным зрителям. Стиральная машина и железная кровать, зеркало в стиле модерн и старинное пианино – все перемешано, и все как будто бы некстати. Вот оно, это слово – некстати. На фоне глобальных социальных потрясений история о любовном треугольнике между женщиной и двумя родными братьями рассказана Горьким как будто бы некстати. Но именно этот треугольник, по замыслу режиссера, перемолол судьбы всех пятерых детей, и именно вопрос «отцов и детей» делает пьесу чрезвычайно созвучной современности.

Три сестры носят имена Вера, Надежда и Любовь. И в трактовке этих «говорящих» имен, кстати, слышатся слова Кьеркегора, чьи идеи в начале XX века пронизывали весь революционный воздух: «…Что такое вера, как не глупость, что такое надежда, как не отсрочка казни, и что такое любовь, как не уксус, пролитый в рану». Отсылки к этой фразе дали возможность режиссеру и всей постановочной группе увидеть другого Горького. Вера, не очень умная, а потому доверчивая, «ломается» под напором непростой жизни. Циничная Надежда, во всем ищущая лишь выгоду, намеревается завладеть всем домом. Любовь – горбатая калека, узнавшая, что отец, генерал Коломийцев — ей дядя, а дядя Яков — настоящий отец. Тот же цинизм, ожесточение и злоба в полной мере «расцвели» в Александре, который пошел по стопам отца – служить в полицию. Эти настроения и идеи искалечили младшего сына, Петра, который не справился с таким количеством «уксуса в любви» и нашел утешение в водке.

Некстати соблюдаются домашние ритуалы: выстраивание всех членов в линейку «навытяжку» перед только что приехавшим отцом и «смотр художественной самодеятельности», который устраивают сестры, нарядившись в клоунские колпачки и исполняя песенки на «абракадабрском» языке, и совместный ужин за большим столом. Все натянуто, лживо, а потому — некстати. Вся эта жизнь здесь – не вовремя и некстати.

Да и сама мать, Софья, все время как будто ищет свое место, не находит его, а оттого как будто специально все делает некстати. Ее заботы никому не нужны, ее тревоги никому не интересны. Даже прощения у своих детей в финале пьесы она просит совсем не вовремя – ведь только что умер Яков. И вот здесь, в этой остроте финала и проявляется мастерство Горького, который вкладывает в уста няньки предельно простую и максимально всеобъемлющую фразу « …Детки мои, детки….» В этой фразе и преемственность поколений, и их примирение, и главная правда мира – все мы в этой жизни всего лишь дети.

Публика смотрела спектакль с большим интересом, а продолжительные аплодисменты доказали, что творчество нашего великого земляка до сих пор актуально и находит отклик у зрителей.

Текст: Елена Минская.

Фото: Роман Бородин.