25.05.2011 10:00:00Зеленое пальто

Маленький отрывок из большой симфонии

Когда в прокуренном школьном туалете я услышал, что все мы
родились из гоголевской шинели, мне стало жаль себя. Я-то точно родился не из
гоголевской шинели, а из маминого зеленого пальто. Господь Бог определил мне
семью, где отец пил каждый день, а мама изводила себя каторжным трудом за
швейной машинкой, пытаясь прокормить наше «святое» семейство, обшивая соседей,
подруг, знакомых и полузнакомых. Кроме мамы, в семейство входили еще три
женщины: две мои сестры и парализованная бабушка, которая была такой старой,
что никто не помнил, чья она бабушка – мамина или папина. Про отца я не мог
сказать – мой ли он папа. Потому что иногда, промыв глаза остатками
«боярышника», он с удивлением обнаруживал вокруг себя детей, которые называли
его папой. От этого он свирепел и начинал гонять маму из угла в угол, убеждая
себя ее синяками, что не имеет никакого отношения к рождению этих детей.

Вот так мы и жили, весело и дружно, в комнате величиной с
курятник и с кухней без холодильника. Правда, холодильник нам был и не нужен.
Мы успевали съесть все, что покупалось и готовилось, раньше, чем все это
успевало испортиться. А то малое, что оставалось после нашей скудной трапезы, в
виде помоев, с похмелья выпивал трясущийся папа. Так что в конечном итоге все
были сыты.

А вот насчет одежды все было сложнее. Одежду мы носили по
очереди. Например: в пятом классе к зиме у меня появилось пальто. Появилось оно
не оттого, что кто-то заметил, что я мерзну зимой. Отцу с похмелья всегда было
жарко. А мама месяцами не выходила из дома. Шила и шила дни и ночи напролет. И,
как мне казалось, она даже не знала, что на улице: зима или лето? И все же,
когда я в пятый раз переболел воспалением легких, то тетя врач сказала маме,
что без теплого пальто следующую зиму я не переживу. Тогда мама, горько плача,
достала из сундука свое девичье зеленое пальто, щедро пересыпанное нафталином.
Она его берегла как приданое моей старшей сестре. Села за швейную машинку и за
ночь сшила мне зимнее зеленое пальто.

Мама плакала не из-за того, что ей было жаль перешивать это
пальто для меня, а скорее из-за того, что она наконец поняла: ее старшая дочь
никогда не выйдет замуж — и приданое ей не понадобится. Сестра в свои
семнадцать лет считала, что дети — это наказание божье, а мальчики вообще все
рождаются сразу пьяными. Из-за этого своего открытия она сначала боялась
говорить с мальчиками, затем с юношами, а когда надо было поговорить с
мужчинами, она и говорить-то совсем разучилась. Только испуганно моргала, когда
двуногие существа в штанах появлялись и исчезали из поля ее зрения.

Утром, уходя в школу, я это пальто надел. Было оно
ядовито-зеленого цвета. Почти как лицо отца с тяжелого утреннего похмелья. Мой
выход на улицу произвел фурор среди моих ребят-соратников. Я был ярким пятном,
полыхающим на белом снегу. Но даже выбитые зубы сверстников не сделали мое
пальто другого цвета. Оно осталось все таким же ядовито-зеленым. Когда кулаки
мои покрылись сплошными шрамами, а зубы сверстников кучами валялись по
закоулкам, я понял, что причина моей травли не в плохих парнях с моей улицы, а
в моем необычном пальто. И даже не в пальто, а в маме, которая его сшила. Или
даже не в маме, а в сестре, которая не могла выйти замуж. Или в отце, который
пил чаще, чем ел. Или, скорее всего, во мне, который родился не там и не в то
время.