01.05.2012 10:10:00Сладкая жизнь

Красавчику Сане Васильеву завидовали все ребята нашего курса. Вообще, непонятно, зачем он пошел в строительный институт — с его внешними данными и морем обаяния он легко мог сниматься в Голливуде. Высокий, широкоплечий, с внешностью Алена Делона (кстати, из простой семьи рабочих Горьковского автозавода), Саня учился легко и всегда получал стипендию. Мы, прыщеватые семнадцатилетние юнцы, смотрели на него, отслужившего армию, взрослого самостоятельного мужчину, раскрыв рот и страшно завидуя. Васильев нравился всем женщинам — профессорам и доцентам, лаборанткам и поварихам, лучшим представительницам старших и младших курсов. Пользуясь своим невероятным обаянием, Санек всегда был «в шоколаде»! На картошке у него был роман с куратором нашей группы, зачеты и экзамены он сдавал свободно, посещая лекции и не утруждая себя практическими занятиями. Он всегда находил ту, которая не могла ему отказать и делала его жизнь легкой и приятной.

Я встретил его лет через десять после окончания института в середине девяностых. Я выходил из здания Главпочтамта, а он подкатил на серебристом «Мерседесе». Одетый с иголочки, с флером дорогого парфюма, он снисходительно улыбнулся мне и спросил:

— Как ты, старичок?

— Мебелью занимаюсь, — гордо ответил я. — А ты?

— Девочку на машине катаю, а она меня за это любит, — ответил Санек и ушел легкой пружинистой походкой.

Я смотрел ему вслед, как всегда, открыв рот и завидуя черной-пречерной завистью. Красивая, сладкая жизнь шикарного мачо была маняще-недоступной. Правда, когда я рассмотрел сорокалетнюю «девочку» за тонированным стеклом «Мерседеса» моей мечты, меня немного отпустило.

Следующая встреча с Васильевым была ярко-угарной. Я приехал в Москву в командировку и увидел его в ресторане «Пиппероне» на Петровке. Шикарный и слегка пьяный Санек сидел за столиком с «девушкой» лет сорока пяти. За месяц до миллениума он был «упакован» по самому высшему разряду. Костюм и рубашка «Китон», ботинки ручной работы (десять тысяч евро за пару), на запястье «Бреге» турбийон… И у меня уже не было сомнений, что припаркованный у входа в ресторан «Бентли» принадлежит именно ему. Под ложечкой засосало, и рот (привычно) открылся сам собой. Саня что-то громко выговаривал своей «силиконовой» красотке. Я услышал только: «И по херу мне твои заводы!», — после чего дама гордо ушла, а Саня стал нервно озираться вокруг и наткнулся взглядом на меня. А дальше, как и полагается, пьяный мужской базар за жизнь.

Васильев выворачивал наизнанку душу. В ней были бабы, на содержание которых он сладко жил все эти годы, тоска по нормальной, мужской, независимой жизни, злость на «эту тупую курицу» (кстати, я ошибся, даме было не сорок пять, а на десять лет больше), и, после второй бутылки Hennessy private reserve, на себя, альфонса и раздолбая. Пока он говорил, я смотрел в окно на новенький «Бентли Континенталь» темно-синего цвета и… все равно завидовал этой сладкой и легкой жизни.

Больше я его не видел. Пару раз звонил по номеру, который он дал мне, но абонент был недоступен, да и закрутился я в нашей сумашедшей жизни и стал забывать про Васильева.

Кто-то говорил мне, что он с очередной «девушкой» уехал во Францию, кто-то видел его в Тибете, в общем, Васильев растворился, как и зависть, которую мы когда-то к нему испытывали.

Примерно год тому назад я был в Каннах на ежегодной инвестиционной ярмарке. Ласковое апрельское солнце, набережная Круазетт… В рамках экскурсионной программы было посещение Леринского мужского монастыря (основанного, кстати, в 410 году!), который расположен на островке Сент-Онора. В течение двадцати минут катер доставил нас на остров, а еще через полчаса я сидел на скамье в молельном зале монастыря и пытался думать о вечном… Нас предупредили, что в монастыре живут тридцать монахов, которые дали обет воздержания и молчания, поэтому разговаривать на территории монастыря запрещено. Когда, просветленный, я вышел на улицу, то нос к носу столкнулся с… Саней Васильевым. Он был в монашеской одежде, с бородой и… глазами, которые смотрели прямо в душу.

— Саня, ты как здесь? — забыл я о предупреждении.

Васильев строго, так что мороз пробежал по коже, глянул на меня из-под насупленных бровей, потом взгляд его смягчился, он жестом показал, что хочет написать. Я достал ручку и за неимением бумаги гордо дал ему свою визитную карточку, на которой значилось «Заместитель Главы города». Саня взглянул на нее, усмехнулся, на минуту став прежним Васильевым, и быстро что-то написал на оборотной стороне визитки, которую сунул мне в нагрудный карман.

Когда катер вез нас назад, в Канны, я, сгорая от любопытства, достал визитку.

С открытым ртом я смотрел на красивый мужской почерк, которым было написано — «Dolce Vita!»