Она была на двадцать три года моложе.
Каждый раз, когда я касался ее гладко-прозрачной кожи, когда вдыхал молочный запах ее нежного девичьего тела, мое сердце останавливалось…
Она подошла, яркая, легкая, призывная, открыла дверцу моего автомобиля и небрежно забросила в него свое удивительное тело.
— О! Выпимши? — спросил я, почувствовав легкий запах алкоголя, смешанный с запахом помады, парфюма… и молока.
— Был день рождения у Эдика, — ответила она, поправляя прическу, — отметили в коллективе.
— Что же я буду делать с пьяной женщиной? — спросил я, конечно, в шутку, конечно, с серьезным выражением лица.
— А пьяная женщина может уйти! — сказала она, не глядя на меня, и стала открывать дверцу.
Двадцать лет назад я взял ее за руку! Говорил ласковые слова! Убеждал в том, что не переживу, если вот так просто она уйдет!..
Я сидел и молча смотрел, как она выходит из машины…
Она уходила, яркая, легкая, призывно покачивая бедрами и не оглядываясь…
Пятнадцать лет назад я бежал за ней! Я догнал ее! Я кричал, что так нельзя! Я пытался обнять ее! Я не давал ей уйти, наплевав на прохожих, которые глазели на нас!..
Я медленно повернул ключ зажигания, не торопясь, развернулся и поехал в противоположную сторону…
Через минуту раздался звонок.
— Не звони мне больше никогда! Хватит мучить меня! — телефонная трубка выплюнула в мое ухо ее голос. Я молчал, она не отключалась.
— Милая! Я же пошутил, ну что ты! — я говорил мягко и проникновенно.
— Да! Пошутил! Ты же знаешь, что я не терплю таких шуток! — не унималась она.
— Ну, перестань, птичка! Ты где? — я был эталоном нежности.
— Там. Стою… — сдалась она.
— Через три минуты я буду, солнышко!
Как я рванул к ней десять лет назад! Какой там Шумахер! Я выжал газ до предела и всерьез рисковал жизнью! Но через 3 минуты 12 секунд я был рядом с ней!..
Я ехал и думал, что тарелка щей будет сейчас в самый раз. А если еще обжарить отваренную вчера картошечку, да с котлеткой, да с огурчиком…
Через три минуты я набрал ее номер и спросил:
— Ты ждешь, милая?
— Да, милый, — ответила она. — Ты где?
— Не жди, любимая, я не приеду, — пропел я в ее розовое молочное ушко.