Нет ничего более занудного, чем укладывать детей спать. Процесс этот ужасно раздражает и наводит на мысли о том, что, в принципе, без них жилось совершенно замечательно. Тихо, спокойно, свободно. Правда, может быть, не так интересно…
Каждый вечер перед началом занудного действа моя жена под благовидным предлогом куда-нибудь исчезает. То прячется в туалете, то уходит в нашу спальню (и сидит там, не шелохнувшись, в абсолютной темноте), а иногда (чего греха таить) тихо лежит за диваном в гостиной. Делается это все с единственной целью — долгожданный отпрыск не должен видеть перед собой «раздражитель» под названием «мама», дабы процесс отхода ко сну не растягивался на часы.
Наш замечательный четырехгодовалый сыночек превращается вечером в иезуита, который всячески издевается над «мамочкой», пока та (нежно и ласково) пытается его уложить. Сначала он требует, чтобы она чесала ему пятки и гладила ножки, потом держала за руку (каждый раз придумывая какой-то особенный способ, как это нужно делать), при этом глумливо выкрикивая:
— Пить! Писать!
В результате садист засыпает крепким сладким сном, а измученная «мамочка» начинает доказывать мне, что физическое воздействие — тупиковый путь воспитания. Выпив корвалол, мы проваливаемся в нервное сонное марево, чтобы очнутся часов в шесть утра под радостно-победное: «Мама! Мама!».
— Все! — уверенно сказал я жене, не подозревая о последствиях своего волевого решения. — Теперь я буду укладывать его спать!
— Я не смогу на это смотреть, — испуганно прошептала моя дражайшая половина, мгновенно превратив меня в младшего брата Чикатило.
— Не волнуйся, милая! — мой взгляд был тверд и непреклонен. — Я без рук!
Я разбирал и собирал автомат системы «Калашников» за полторы минуты. Подмыть, умыть, почистить зубы и одеть в пижаму любимого сыночка я умудряюсь за одну. Он, конечно, кричит и сопротивляется, но я включаю на своем телефоне сборник волшебных песен из мультфильма «Бременские музыканты». Дай бог здоровья авторам этого шедевра! На песенке «Ах ты, милая моя трубадурочка!» сыночек милостиво позволяет уложить себя в кровать и говорит:
— А теперь сказку, папа!
Каждый вечер (каждый, Карл!), я рассказываю ему сказку про Доброго Мальчика. Этот прекрасный ребенок постоянно помогает своим дедушке, бабушке, братику и сестренке, которые попадают в чрезвычайные ситуации. Если все эти истории записать, то можно издать книгу, которая, наверное, облегчит жизнь многим папам и мамам. Есть только одно «но». Я ненавижу этого Доброго Мальчика! У меня уже нет сил придумывать ему новые и новые приключения! Зато после сказки наступает мое время.
— Так! — сурово вещаю я. — Мы договаривались, что после сказки ты закроешь глазки и будешь тихо лежать!
— Папа, а завтра Добрый Мальчик опять всех победит? — шепчет неугомонный Мишаня.
— Все! — шепчу я в ответ, становясь удавом Каа. — Ни звука больше!
Мишаня вздыхает, ворочается, постанывая и что-то бормоча, сопровождаемый моим: «Ш‑ш‑ш‑шшшшшшш».
Так и продолжалось бы это ежевечернее дежавю, но вот однажды… «Но вот однажды…» — так себе переход в повествовании, просто сказывается влияние проклятого Доброго Мальчика! Так вот, однажды, после уже рассказанной в творческих мучениях сказки, сынок, как обычно, начал:
— Папа, а ты знаешь…
— Все, хватит! — удав Каа даже не дал ему закончить. — Это уже становится невыносимым!
Через мгновение в сумеречном полумраке комнаты над кроваткой поднялась тоненькая ручка с кукольной ладошкой.
— Что это значит? — спросил я уже нормальным, папиным голосом.
— Это значит, папочка, — зашептал Мишаня, — что я хочу задать вопрос. Я теперь буду поднимать руку и терпеливо ждать, когда ты мне разрешишь сказать.
Вот от этого «терпеливо ждать» все у меня внутри перевернулось. Четырехлетний малыш просто и доходчиво объяснил мне, взрослому и опытному человеку, что такое терпение. И понял я тогда, что это он меня терпел все это время.