Я давно мечтал сняться в настоящем мюзикле. Кроме того, мне было интересно сыграть человека, преданного умирающему жанру искусства в условиях безжалостной и быстро меняющейся поп-культуры. Мой герой Себастьян родился семьдесят лет назад, а в наше время великий пианист, играющий настоящий джаз, обречен работать в барах, где люди даже не удосуживаются прервать беседу, чтобы послушать музыку.
Фильм ставит вопрос: чем ты готов поступиться, чтобы стать тем, кем хочешь? Грань между принципиальностью и упрямством очень тонка — равно как и между пуристом и снобом. В конце концов Себастьян сталкивается с дилеммой, знакомой многим творческим людям: продолжить ли заниматься тем, что по-настоящему важно, или смириться, что это просто работа и оплаты счетов никто не отменял?
Готовясь к роли, я в течение нескольких месяцев брал уроки джазового фортепиано и учился танцевать. Некоторые даже восхищались моим упорством. Так что на крупных планах вы увидите мои руки, играющие на фортепиано.
Нам хотелось создать не просто мюзикл, а мюзикл о том, каково любить и мечтать в современном городе. Мюзикл — это такая гипертрофированная форма, и мне это нравится, однако мы стремились показать в этом гипертрофированном мире реальные чувства.
Кино, кинематограф — это мой фетиш, моя любовь. Но это не настоящая работа, правда ведь? У меня никогда не было настоящей работы. У тех, кто живет в Голливуде, есть одна общая проблема: здесь вообще никто не работает. Они ходят в спа-салоны, на йогу, на ланчи… Вам не кажется, что если бы у них на заднем дворе лежала куча тяжелых камней и каждый день они бы перетаскивали их с места на место, то были бы гораздо счастливее?
Я понимаю женщин лучше, чем другие мужчины. Видимо, из-за того, что после развода родителей мы с сестрой остались с мамой. Наверное, поэтому у меня слегка женское мышление: я хорошо понимаю, о чем, как и почему думают женщины. Но, признаюсь, несмотря на это, с женщинами я всегда был застенчив. Например, никогда не умел подойти к девушке с заранее заготовленными фразочками для знакомства. Это каким нужно быть наглым! Или смелым.
Я, феминист и по убеждениям, и по жизненной практике, точно не считаю женщин слабым полом. И я с трудом определяю понятие «мужественность». Но в нас есть что-то родоплеменное, что-то от того мужчины в шкуре, охраняющего свой ареал. А у меня это еще и из детства. Я же остался единственным мужчиной в семье, где были только мама и моя сестра. Но мужчиной-то был я. И знаете, это было такой пыткой в нашей провинциальной Канаде — когда мы с мамой шли по улице, а она очень красивая женщина, и вокруг клубились эти мужики, которые сигналили из своих машин и свистели ей со стройплощадок. А тебе восемь или там десять, и ты даже в морду никому дать не можешь. Как сейчас помню ту беспомощность. Но и то, какие удивительные сценарии маминой защиты я рисовал в своем воображении тогда.
Я совсем не трудоголик. Но я постоянно нахожу себе какие-то занятия — иначе голова идет кругом, я начинаю копаться в себе, искать какие-то недостатки… Сейчас-то, конечно, проблем с тем, чтобы занять себя, у меня нет. Дети прекрасно отвлекают от грустных мыслей о тщетности бытия. Хотелось бы, чтобы они подольше не вырастали.
Раньше мне казалось, что отцовство — это что-то сложное и нереальное. И так, поверьте мне, думают многие мужчины. Видят малыша и не знают, с какой стороны к нему подойти. Но теперь, когда я сам отец, я стал проще относиться к обязанностям папы: и памперс могу поменять, и спать уложить. Ради дочки я готов на все. И пора признать это: моя жизнь теперь вертится именно вокруг детей.
Я человек простой, мне не нужны особенные бытовые условия. Но если не высплюсь или, не дай бог, вообще не спал, то ко мне лучше не подходить. Буду без настроения, могу что-то сказать на эмоциях.
Я способен на очень разные вещи. Поверьте, я в своей жизни сделал немало всякого разного, но подробности рассказывать не буду — я не пускаю людей в свою жизнь.
Быть знаменитым — очень непросто. В какой-то момент ты вдруг понимаешь, что все вокруг тебя знают, а ты не знаешь никого.
Я не до конца разобрался в том, что такое слава. Так или иначе, я занимаюсь всем этим с восьми лет, и я просто не могу сказать, в какой момент она пришла. Не скажу, что она появилась из ниоткуда, но и прихода ее я не заметил. Так бабушка моего друга готовила лобстера: брала живого, вымачивала его в водке, а когда лобстер пьянел, швыряла его в кастрюлю и ставила на медленный огонь. У лобстера не было шансов понять, откуда пришла его смерть. Вот и с моей славой то же самое.
Нельзя быть актером всю жизнь. Многие, конечно, справляются, но они марафонцы. А по мне, так лучше найти для себя какой-то другой способ самовыражения.
Знаете, как я борюсь с тоской? Надеваю свои старые штаны, как у Эм Си Хаммера, — и всё. Невероятно, но я до сих пор влезаю в них, хотя тетка сшила их, когда мне было восемь. Но в этом и есть гениальность Хаммера: в такие штаны можно влезть в любом возрасте. Никогда не мог понять, как вышло, что Эм Си Хаммер остался без денег. Он же гений!
Нет, правда, деньги не стимулируют. А если и стимулируют, то это плохой стимул. Хороший союзник, но ложный стимул.
Не люблю интервью. Есть слишком много вопросов, на которые у меня нет ответов. Спросите меня, почему я стал актером, — а я и не знаю.
«Бесстрашным мечтателям посвящается» — такой рекламный слоган придумали своему фильму создатели «Ла-Ла Ленда». Это история любви старлетки, которая между прослушиваниями подает кофе состоявшимся кинозвездам, и фанатичного джазового музыканта, вынужденного подрабатывать в заштатных барах. Но пришедший к влюбленным успех начинает подтачивать их отношения, пианист Себастьян чуть было не упускает любовь всей своей жизни…