20.02.2016 10:33:00Внук в подарок

Типично-немецкий швейцарский город Цюрих был родным для Клауса. Он, один из лучших в мире специалистов по травме колена, оперировал в небольшой клинике, находившейся в пяти минутах неспешной (а Клаус никогда никуда не спешил) ходьбы от дома, где он прожил всю свою сознательную жизнь. Каждый день Клаус вставал в 7 часов утра. Он выходил из своей спальни на втором этаже и спускался в столовую, где его ждали круассан и кофе — не горячий и не холодный, а тот, что готовила ему уже много лет Анна-Луиза.

У Анны-Луизы, жены Клауса, была отдельная спальня. Сначала она уходила спать в другую комнату, чтобы дочки Клауса, Мари и Луиза, родившиеся с разницей ровно в три года, не мешали папе спать. Девочки росли, болели, как все дети, и спать в разных комнатах стало традицией.

После завтрака — в 7:30 Анна-Луиза помогала ему надевать рубашку и костюм, в зависимости от времени года подавала плащ или пальто, шляпу или зонтик. В 7:40 Клаус выходил из дому. Как только за ним закрывалась дверь, Анна-Луиза звонила Жаннет, секретарше Клауса, и говорила всегда одну и ту же фразу:

— Он идет!

Жаннет тут же начинала готовить кофе, и в тот момент, когда Клаус входил в свой кабинет, происходили две вещи. Во‑первых, его ждал свежесваренный кофе, а во‑вторых, Жаннет звонила Анне-Луизе и говорила всегда одну и ту же фразу:

— Он пришел!

Потом Клаус гениально оперировал. До обеда. Когда он выходил из клиники, чтобы пообедать дома, Жаннет звонила Анне-Луизе и говорила:

— Он идет!

В зависимости от времени года Клауса ждал сервированный стол в гостиной или в саду.

Затем он снова шел в клинику, вновь происходил обмен звонками, а день заканчивался (в зависимости от времени года) у камина в гостиной или в кресле на веранде. По выходным Анна-Луиза показывала Клаусу дочерей, которым (в зависимости от возраста) он делал «Агу-агу!» или спрашивал об оценках в колледже, а потом и в университете. Для любого возраста процедура занимала максимум пятнадцать минут.

Взрыв произошел внезапно, превратив все вокруг в хаос. Во время субботней пятнадцатиминутки Мари, старшая дочь Клауса, сказала папе, что она беременна. От Олега. Стажировка в Лондоне. Любовь с первого взгляда. Взаимная. Он работает в банке. Старше ее на десять лет. Зато уже десять лет назад уехал из России и стал настоящим англичанином. Он лучше всех. Аборт она делать не будет. Впервые за последние двадцать пять лет Клаус не курил послеобеденную сигару. Солнечным воскресным утром он велел:

— Мари убраться прочь из дому и не сметь общаться с Олегом.

Анне-Луизе и Луизе не сметь общаться с Мари.

Мари ушла из дому и перестала общаться с Олегом. Когда Мари звонила сестре, та плакала и говорила, что не может с ней видеться, потому что запретил папа. Когда Мари звонила маме, Анна-Луиза говорила, что им с папой стыдно за такую дочь, и заканчивала разговор.

Беременность была очень тяжелой. Олег, разорвав контракт в Лондоне, переехал в Цюрих, чтобы хоть как-то помочь Мари, которая, переступив через себя, приняла эту заботу.

Мальчик родился замечательный, если бы не родовая травма — вывих колена. Когда мальчику исполнился месяц, Олег взял его и приехал к Клаусу. В клинику. Клаус не мог отказаться посмотреть внука, ведь в первую очередь он был врачом. Случай оказался настолько интересным и так увлек Клауса, что он не расставался с подопечным, предоставив для него одну из комнат своего дома и позволив Мари (но только Мари!) быть рядом с пациентом.

Когда Егору (мальчика назвали в честь деда Олега, погибшего на войне) исполнился год, Клаус сделал ему гениальную (впрочем, как всегда) операцию.

Прошло пять лет. Клаус и Анна-Луиза бредят внуком. Луиза, с разрешения и благословения папы, вышла замуж за его ассистента и переехала жить в дом по соседству. Мари живет с родителями и сыном. Клаус так и не разрешил ей быть вместе с Олегом. Олег не вернулся в Лондон, он осел в Женеве, уже два года живет с чудной Мариной из Санкт-Петербурга, очень любит ее дочь, но каждое воскресенье едет в Цюрих, чтобы поцеловать Егора и поговорить с ним на русском языке.