Андрея я знаю всю сознательную жизнь. Он был намного умнее, общительнее и талантливее меня. Сочинения его зачитывали всем классом. Заметки в школьной стенгазете были веселы, остры и актуальны. Ему пророчили большое будущее. И только спрашивали: «Ну когда? Когда ты сядешь по-серьезному и напишешь "Войну и мир"?». «Скоро, — отвечал он. — Вот только поучаствую в соревнованиях, олимпиаде, разберусь с девчонками…»
Окончили школу. Все были уверены, что Андрюха пойдет в Литературный институт. Нет, поступил в политех. «Как же так? У тебя же литературный талант». — «Талант подождет, друг поступил в политех, и я за ним».
В институте он опять блистал: КВНы, стройотряды, институтская газета — везде его спичи, памфлеты, эссе. «Ну что, Андрюха, когда почитаем твой роман?» — «Не за горами, институт этот окончу — и в Литературный, а там…»
А там он женился. Работа на автозаводе инженером. И опять в газете «Автозаводец»: короткие лирические рассказы, литературные зарисовки о Крыме, Кавказе, Байкале.
Случайная встреча в пивном баре «Скоба». «Как, Андрюха, "Война и мир"?» — «Скоро, скоро, вот только на кооперативную квартиру заработаю, а там… Вот увидите!»
«Кто бы сомневался». Я и на самом деле нисколько не сомневался, что его талант пробьет себе дорогу.
Потом был звонок: «Слушай, помоги куда-нито пристроиться, но только с жильем, моя стерва из дома выгнала, на работу кляузы пишет».
Помог. Потом еще раз и еще раз.
При следующей встрече: «Ну как, пишешь?» — «Некогда, надо жизнь устроить. Только что опять женился. Вот поживем, тогда уж держись литература, дрожи читатель».
Потом опять развод, алименты, вино.
Но где-то все еще можно было прочитать что-то его. С хорошим слогом, понятным текстом и современным стилем. Но чувствовалось, что по-быстрому. Написано на бегу, между прочим и ради чего-то, а не «по сердцу».
Наконец опять встретились, боясь обидеть его старым заплесневелым вопросом, только спросил: «Пишешь?» — «Некогда, надо вначале заработать на старость, а то совсем один. А вот когда уйду на пенсию, вот тогда мир содрогнется от моего литературного шедевра. У меня же почти все готово… было. Только подрастерял свои заметки, пока от одной удирал, к другой бегал. Но здесь все осталось!» — и он постучал прокуренным пальцем себе по лысеющей голове.
Мне стало жаль Андрюху. Растратил, растерял он свой талант. Все время ожидал чего-то, какого-то рубежа, какой-то ступеньки, после чего он вот-вот сядет и сотворит…
Нет, Андрюха. Ничего не будет «потом».
«Потом» — это никогда.
Есть только «сейчас».
«Потом» — только покой, тишина и место в уголке на кладбище, под кудрявой березкой, с тоскливой фотографией на памятнике.