Почти сорок лет я хожу в одну и ту же парикмахерскую. Сначала меня водил туда папа.
Потом, подростком, я ходил в парикмахерскую сам, гордо зажимая в кулаке целых сорок копеек. Я знаю почти всех мастеров в моей парикмахерской.
У яркой блондинки Марины я стригусь уже тридцать лет. Мы параллельно взрослели, сочетались браком, рожали детей, и нам, конечно, всегда есть о чем поговорить. Обычно молчаливая, она всегда разговорчива и открыта со мной. Однажды ее муж, приличный непьющий человек, увлекся подругой Марины. Он перестал играть по вечерам с детьми и стал пропадать на так называемых «подработках». Мы прошли с ней разговоры на тему: «Что вам, мужикам, надо?», «Что, у нее там что-нибудь другое, что ли?», «Как быть и что делать?» и даже затронули чудовищно-неловкую тему: «Может быть, в постели я делаю что-то не так?». Потом все пришло в норму — то ли муж Марины одумался, то ли наше обсуждение этих тем оказалось для нее полезным…
Рыжеволосая Наташка работает здесь лет пятнадцать. Она мне сразу понравилась. Сижу как-то раз, стригусь, Маринка хлопочет вокруг меня, я в зеркало как бы на себя смотрю, а сам наблюдаю за жизнью зала. Вдруг вижу: новенькая. Рыжая, глаза серые, посмотрела — как выстрелила! Повернулась, пошла… в общем, очень аппетитно! Натаха работала в одну смену с Мариной, за соседним креслом. Иногда я читал на ее лице отпечаток бурно проведенной ночи, иногда ее глаза были глубокими и грустными. Вскоре она вышла замуж за парня, который работал в литейном цехе металлургического завода. Все удивились. Через год после свадьбы он запил. Все ее жалели. Потом он бросил пить и у них родился сын. Все радовались. Потом снова запил. Все плакали. Лет десять назад она попросила у меня совета. Я сказал, что советов не даю, но поговорить и высказать мысли вслух могу легко. Хотите — слушайте и прислушивайтесь, не хотите — как хотите. Мы говорили с ней на темы: «Что за радость пить эту гадость?», «Что вам, мужикам, надо?», «Как быть и что делать?» и даже затронули чудовищно-неловкую тему: «Может быть, я в постели делаю что-то не так?». Потом все пришло в норму — то ли муж Наташи одумался, то ли обсуждение со мной этих тем оказалось для нее полезным…
Вероника — милая и улыбчивая. Она как-то так тихо и быстро вошла в коллектив, что кажется, будто она работала здесь всегда. На самом деле, лет десять тому назад, тоненькая, как тростинка, (но с выразительной грудью) и бледная, она стояла на крыльце «Цирюльни» и курила. Я спешил (вечером надо было идти то ли на презентацию, то ли на день рождения), но остановился у дверей, сказал: «Ну что же ты, милая, еще и куришь, а? И так худенька, бледненька, а тебе еще рожать!» — и побежал дальше. Расположившись в кресле, я с улыбкой рассказал Марине о своей неплохой, как я подумал, шутке. Оказалось, что Вероника замужем три года и у нее нет детей. Ходила по врачам, те говорят, все в порядке. Уговорила мужа провериться, и тут, по словам врачей, молодой, крепкий, спортивный парень оказался безнадежен. Все это горячо и строго прошептала мне на ухо Марина, завязывая пеньюар, чтобы состриженные волосы не попадали за воротник. С тех пор у нас с Вероникой установился особый тип отношений.
Я делал ей комплименты и всегда дарил разные безделушки, которые привозил из частых заграничных поездок. Мне было жаль хорошую девчонку, и мы даже время от времени обсуждали с Мариной тему экстракорпорального оплодотворения (от донора). Однажды, когда я вручал Веронике маленькую Эйфелеву башню, о чем-то болтая, она быстро и незаметно сунула мне в нагрудный карман пиджака записку. Там был номер ее мобильного. Я позвонил. Она попросила встретиться и поговорить. Мы говорили с ней на темы: «Все мужики эгоисты!», «Как быть и что делать?» и даже затронули чудовищно-неприличную тему «Где взять здорового и умного донора?». В одно из посещений «Цирюльни» я увидел пополневшую и порозовевшую Веронику, глаза которой излучали счастье. Она родила здоровую и умную девочку. То ли врачи нашли способ помочь мужу Вероники, то ли обсуждение со мной этих тем оказалось для нее полезным…
Мне всегда тепло и уютно в «Цирюльне». Как дома. Мы болтаем, смеемся, переживаем за наших детей и Страну. Я смотрю на таких разных, но таких одинаково хороших Марину, Наташу, Веронику, Лиду, Яну. Я смотрю на них и думаю: «Как здорово, что они не знают о том, что в каждой из них есть частичка меня!»